В ветреный и солнечный день разум веселее
Потом я бегаю как жеребенок по пляжу и прыгаю в волны, чтобы повеселиться вместе с ними. Мне ровно двадцать один год, а воля к жизни бродит через край, как свежевыжатый сок квашеной капусты в полной бочке под грузом. Иногда вместе с Вили мы носим весла, забираемся в кенгуру и в перерывах между прошлым и будущим Пурциемса читаем и едим пригоршнями малину и чернику, а наши рты краснеют или синеют. К середине августа рельсы были подняты, пересчитаны и доставлены в Ригу. Пятерых или шести не хватает. Я не могу их найти, как и двух утонувших моряков. Никто не беспокоится о таких мелочах. Сама чайка не всплывает. Отец говорит капитану «Нептуна», что тот попытается вытащить его из илистого морского дна, забросив нос «Нептуна» как кран.
Стальной трос обматывают четверной скруткой и опускают в воду, я связываю корму «Чайки», потому что она не рвется, как носовая часть, а «Нептун», пока лебедки натягивают канаты, тонет вместе с лицом к воде, но – Чайка не поднимается. Мы ждем, давая Кайдже время подумать. Вы можете услышать, как он потрескивает и потрескивает под водой. Наконец Кайя не выдерживает этого. Корма затонувшего судна с треском отрывается и плывет по воде вместе с частью палубы и рулем на ней. Нептун нанимает в одиночку. Чайка застряла в глине гораздо крепче, чем ее хозяин. Снимаем кабину, мачтовые кофры и помпы. Разламываем носовую часть рэка и подсвечиваем цепи и якоря на палубе Нептуна. Нептун увозит их в Ригу вместе с другими утюгами. Мы оставляем сломанные деревья волнам и течениям.
Я снова иду под воду искать недостающие рельсы. Я не могу его найти. Я бы погрузился в обломки, как открытая пасть моржа, и меня бы засосало, как легко было бы сейчас поднять рельсы! Но следов уже нет, только ребра, заросшие улитками, и сломанные доски, сквозь щели которых мелькают рыбки. Питаются водорослями и улитками. Морской бык, яростно забрасывая жала за большую голову, взмахивая маленьким хвостом, уплывает искать другой дом.
Я тоже вылез из-под обломков в поле, чтобы еще раз обойти морское дно. Пустые бутылки, осколки посуды, селедочные косточки, огуречная кожура и упаковочная бумага среди обломков промокшего дерева и комков водорослей показывают, как сильно мы засорили морское дно. Мой первый узел был вывезен в поле «Нептуном» вместе с палубой и вантами. Больше никаких усилий, чтобы развязать его. Подав обычный сигнал, я все равно смотрю вниз, скользя вверх. Открытый обломок «Чайки» исчезает подо мной в полумраке в зеленовато-серой дымке. Я знаю, что больше не вернусь туда. Будущее покажет, придется ли искать глубокую романтику, утопления и кораблекрушения где-то еще.
Ждём Нептуна, собираем вещи. Я еду в Ригу в надежде приобрести новые штаны. Я понял! Вернувшись в Ригу, я постарался забыть историю Кайи, потому что кроме плохих снов и новых штанов больше ничего не получил. Я хотел уйти от старого железа, кораблекрушений и опеки отца. Но - 25 сентября я снова надел тот же отремонтированный наряд Пурциема, чтобы поднять взорванные желези в поле возле опор Рижского моста в Даугаве.
Работа очень простая: нужно нащупать застрявшие в грязи утюги, поцарапать их и подождать, пока кран поднимет их из воды. Единственной бедой был старый наряд, который разваливался быстрее, чем я мог его починить. Стоять на месте ничего не собиралось, вода собиралась в костюме только вокруг ног, но когда выкапывала из грязи какие-то утюги, приходилось лежать, тогда вода стекала по груди, в шлем и в рот. Вы могли бы его выплюнуть, но как долго он продержится в воде? Я уволился с работы через неделю.
В своих заметках я изобразил следующую сцену: Северо-западный ветер гонит зеленые морские волны и смешивает буроватую воду Даугавы с серой мутью, взбивая на поверхности полосы белой пены. Его свет может проникать в воду всего на один-два метра, но на глубине десяти метров даже в солнечный день царит ночь. Ноги проваливаются в грязь и запутываются в сетках из колючей проволоки. Вытянув руки вперед, как слепому, приходится нащупывать опору моста, который вроде бы нависает прямо над головой, но на самом деле находится в нескольких метрах. Вокруг опоры потоком вырвана глубокая яма. Там над железами взорванного моста грудами лежат колючая проволока, концы свай, щепки, унесенные течением разветвленные деревья.
Вам просто нужно дать волю своему воображению, чтобы почувствовать, что вы остались позади на болотистом поле боя. Чем выше вы поднимаетесь по столбу, тем ярче становится. Тени быстро скользят по опоре, то исчезая, то снова сгущаясь в самых зловещих формах. Мистик сказал бы: души павших на войне, поэт - игра бушующих волн, а водолаз плюнул бы. Гораздо веселее, когда снова видишь взбитый в пену уровень Даугавы и быстро движущиеся облака над головой». Я оставил утюги в тени, чтобы продолжать учиться и давать уроки по математике, химии и физике за один лат в час. По крайней мере, в засушливый сезон можно подумать о будущем.
Отец уже подумал об этом и позвал меня помочь со сносом знаменитого экспедиционного корабля на Северный полюс «Нордшильд». На Северный полюс мне идти не пришлось, потому что «Нордшильд» был спущен на воду сразу за пристанями Даугавы. В феврале и марте мы работали точно так же сверху, прорубая лунку во льду. «Нордшильд» был прочно построен — из дерева с железными решетками и обшивкой, еще не разрушенного волнами и льдом. Отцу нужен был котел и двигатель парохода, но больше всего — медные и свинцовые трубы, проходящие через недра корабля. Зимой вода была очень прозрачной, поскольку ледяные скалы на третьем берегу защищали Нордшильд от волн и течений.
Склонившись над морским ушком, можно было увидеть несколько трубок, зацепившихся сверху. Мы вытащили их из воды ручной лебедкой и - вышла наша копейка, продав их еврею. Мы сделали небольшое укрытие от ветра, но в марте были такие теплые и солнечные дни, что я мог даже снять рубашку во время работы и получить много солнца. Отец тоже попробовал, но у него на спине появились веснушки, которые так и не исчезли. Солнце на льду вызывает коррозию. Апрельские ветры согнали нас со льда. Нужно было спешить спасти Вильно. Друг отца, работая на прокладке понтонного моста, его буксир «Вилнис» перевернулся на течении и затонул. Друг посетовал, что ни один дайвер не захочет нырять в такой поток, но отец его успокоил: «Мой мальчик это сделает!»
По крайней мере, он бы меня спросил, хочу ли я идти дождём в таком ручье!
Но надо было залить. Приборы и помощники мне достались очень хорошо. Я обвязал свои ботинки тяжелыми цепями, чтобы они не всплывали, а под Вильнюсом на дно Даугавы спустили тяжелый якорный канат, по которому я мог спуститься вниз. Однако руки не выдержали. Поток сдернул меня с веревки и выбросил, как пробку. Я вцепился в веревку и попытался вырваться, но сигнальный трос и шланг удерживали меня. Я обмотал еще цепи вокруг ног и вокруг живота, и - наконец я спустился, где меня ждали тросы, спущенные краном на буксир. Меня еще несколько раз выбрасывали в поле, пока веревки удалось привязать к буксиру и как следует заковать. Я боролся с течением и веревками пять часов, за что отец получил восемьдесят латов, а нас обоих угостили в ресторане сосисками и квашеной капустой.
Говорили, что мост и Даугавмала были полны зрителей. Я тоже видел на днях в газетах, где тоже был сфотографирован водолаз, стоящий на трапе и плывущий по течению, а также кран устанавливал буксир с тросами. В длинном описании портового ныряльщика хвалили и немного воспевали. Я использовал костюм водолаза, и никто не заглянул в то, что было внутри него. Столь же срочно нужно было поднять затонувшую близ Воллерса лодку с углем, отремонтировать парус «Ансис» и вытащить на берег парус «Анна».
Не успел я отдохнуть, как мы снова оказались в Нордшильде за Даугавгривой. Монотонная работа начиналась с небольшой прибыли и некоторых сложностей, которые съедали то же самое. Мы подняли котел небольшим плавучим краном, который, пока котел висел на тросах, опустился так глубоко, что не дотянулся до скамеек. Пришлось вылезти на ступеньку: положить ношу на землю, отступить и снова подтянуть горшок поближе. Кран не выдержал передвижения по берегам котлов. Котел опрокинул его на бок, сломал подпорки и затонул в гавани. Доски полетели по воздуху, и вместе с ними один человек, не успевший отскочить в сторону. Полет завершился благополучно только плаванием. Позже мы подняли котел краном большего размера, и именно туда ушла потенциальная прибыль.
Рядом рыбаки тянули леску и просили меня о помощи, если леска зацепилась за улов. Тогда я мог бы отнести ведро или ведро с более мелкой рыбой маме. Слышали, что моряк, переплыв семь морей, утонул ртом в чаше. Дайвер также может утонуть в ротовой чаше, если не будет осторожен. У меня были неприятности в Нордшильде, где, как говорится, вода не глубже утиного брюха. Как это произошло, я описал в своих записках: «В субботу утром мы намеревались взорвать палубу корабля над машинными отделениями, чтобы получить доступ к паровой машине. Я применил мощный заряд. Палуба развалилась, но взрыв пробил и борт корабля. При этом струящийся морской песок начал поступать в машинные отделения, грозя залить все затонувшее судно. Я забаррикадировал пробитое отверстие кусками жести и поспешил взорвать машину. Я прикрепил по кирпичу тротила к каждой ноге машины и позволил ей полететь. Но машина не летает в воздухе! Когда я прикасаюсь к нему в темноте, он стоит как на четвереньках. Тот, что из прачечной, когда я прохожу мимо него. Нога частью туловища цепляет мое левое плечо и прижимает его к стене. Я лежу и не двигаюсь, потому что боюсь, что кусок моего туловища может застрять в шлеме. С чугуном никогда не знаешь. Мне хотелось бы узнать свое состояние, но как мне это сделать, если вода такая густая? Возможно, вам придется подождать до Судного дня, чтобы вода очистилась. Я слышу, как песок течет мимо шлема через дыру в борту корабля. Пройдет совсем немного времени, и меня похоронят.
Также в шлем попадает мало воздуха, потому что шланг сжимается под чугунным блоком. Вместе с сигнальным канатом он остался на другой стороне ноги. Я пытаюсь двигаться. Мои ноги и правая рука движутся, но левая увязла в грязи, которая приняла удар, как мягкая подушка. Как отсоединить воздушный шланг и поставить его на бок? Помню, что подложил возле правой руки лом, до которого не могу дотянуться. Я бреду по грязи, пока не чувствую железную проволоку. Я согнул один конец в крючок и начал ловить удочку. Я нахожу его, но подобрать поближе сложно. Проволочный крючок скользит по гладкому утюгу. Приходится разрезать его по спирали, чтобы он как-то обвивал стержень. Отец начинает беспокойно тянуть сигнальный трос. Тем же проволочным крюком можно нащупать веревку и один раз потянуть за нее.
Это знак того, что со мной все в порядке, так что успокойся. Он начнет тянуть и положит на меня чугун! Я весь вспотел и почти ничего не делаю, но штанга наконец-то у меня в руке. Я касаюсь шланга концом и толкаю его вниз. Шланг освобождается и воздуха снова достаточно! Напиваясь воздухом, тыкаю стержнем в ногу машины и днище развалины, чтобы знать, что делать дальше. Оказывается, нога машины ударилась о стенку корабля прямо над моей головой, оставив в изгибе крушения брешь, откуда я мог бы выбраться, если бы не страх и грязь. Я уже наполовину в песке и мне нужно действовать быстро. Пытаюсь расцарапать грязь, чтобы освободить левую руку, скручиваюсь телом в опору машины и двигаюсь вперед руками и ногами, размешивая грязь в руках. Проломил шлем и плечи, дальше идти не могу. Поводки застряли и не позволяют мне идти вперед или назад.
Я сплю и думаю, что на вечер было назначено свидание, но не могу вспомнить с кем: Изольдой, Валентиной, Эрикой или кем-то еще. Неважно, с кем и о чем договаривались, но надо выкручиваться и выполнять свое обещание. Песок не думает, просто течет одним потоком, и мои ноги уже глубоко под ним. ~Эврика!» — что-то пришло мне в голову: если бы я взял эту опору сейчас, нога машины не сломала бы мою! Прижимаю обе руки к концам стрел: опора движется, но откидывается назад. Ну и что? — Обматываю стрелы сигнальным канатом и даю сигнал — тянуть! Верёвка натягивается, я тоже нажимаю изо всех сил, нога обхватывает мою, не касаясь, и — я спасён! Выйдя с кладбища корабля, который находился тут же или тоже был моим, он сбросил с себя одежду, с удивлением увидел, что солнце уже собиралось спать в море. По лицу отца я вижу, что ему труднее ничего не делать, чем мне валяться в грязи. Я больше не пойду на свидание, но прощу тебя, если скажу завтра. — Отец понимает, не говоря ни слова. Мальчик снова встал. Что еще? Едва мы успели поднять взорванный чугун, как обломок полностью утек в песок, и нам уже нечего искать в знаменитом гонщике с Северного полюса.
